Интервью и.о. ректора Челябинского института культуры Сергея Синецкого для информационного портала Хорошие новости

— Сергей Борисович, в этом году Владимир Путин во время послания к Федеральному собранию сказал, что мы будем постепенно отказываться от Болонской системы и возвращаться к классическому фундаментальному образованию. Что вы думаете по этому поводу?  

— Я могу сказать, что это нужно было сделать еще раньше. Наше образование с советских и досоветских времён было очень качественным. Я ведь давно живу, всё это видел. Космос – мы первые. Балет – мы лучшие. Сценические искусства – мы впереди. Наука, социально-культурная деятельность – мы в ней лидеры. Однако, в какой-то момент мы стали копировать западные образовательные системы, хотя наша система была не хуже. Зачем переходить на какие-то другие системы? Это сложно, затратно, во многом непонятно. Возврат к академической системе будет логичным шагом. И мы вполне к этому готовы. Поэтому перейти к фундаментальному образованию, конечно, сможем. 

— В продолжение образовательной темы. Говорят, что в мире сейчас все делают ставку на технократов, эффективных менеджеров, а по сути — на людей-конструкторов. Всё это приводит к обнищанию смыслов, культу комфорта. Не кажется ли вам, что сейчас не хватает нормального классического гуманитарного образования? 

— Да, конечно, не хватает! Мне кажется, что мода на «технократизм», как любая мода: в одежде, музыке, быстро проходит. Мы в какой-то момент увлеклись идеей технологий. Но технологии могут очень быстро меняться, а смыслы нет. Если нет смысла, то нет и цели. Нет цели – не понятно, к чему идти. Ради чего технологии? Когда я родился, у нас дома не было даже проводного телефона. Потом появились телефоны. Потом мы прошли этап пейджеров, видеокассет, дискет для компьютера. Их нет. Куда мы движемся с этим всем набором гаджетов и прочих технических штучек? Или они нам для чего-то нужны, для какой-то сверхзадачи? К сожалению, я наблюдаю, что современная молодёжь (не вся, естественно), меняют эти гаджеты как перчатки. И это для многих становится самоцелью. Я и своей 15-летней дочке, и нашим студентам пытаюсь объяснить, что любая техническая вещь, она не сама по себе, она для чего-то. Ты живёшь не просто, чтобы есть, одеваться, развлекаться, а потом умереть, – а для того, чтобы оставить след в жизни, чтобы улучшить эту жизнь. И тогда все эти инструменты понятно куда употребить. Они тебе в помощь. А если смотреть всякую ерунду на экране телефона – тогда это бессмысленно. 

— Вы знаете, я не готов ругать современную молодёжь. У моих детей разница в возрасте 20 лет. Сыну – 35, а дочке – 15. Я вижу разницу. Молодёжь не может быть одинаковой всё время. Новое поколение – другое. Оно родилось в эпоху других скоростей, другой информационной среды. И конечно, сегодня студентам трудно слушать монотонную двухчасовую лекцию. А вот те, кто учился 20 лет назад, делали это легко и ещё всё конспектировали от руки. Сегодня уже почти никто от руки ничего не пишет.

— А как они фиксируют информацию?

— Большинство студентов на диктофон в смартфоне или на ноутбук. Это совсем другие люди. И, конечно, мы, как преподаватели, должны это понимать. И перестраивать свою манеру и способы подачи материала. Если раньше молодые люди всё легко воспринимали на слух, то сегодня через образы. Поэтому нужны презентации, нужна визуализация. Они меньше читают, а больше смотрят. Не можем же мы подавать им информацию так, как будто они из 1980-х. Современный педагог должен соответствовать веяниям времени.

— Вы с ними прямо как с маленькими…

— А что делать? Они – разные. Пяти ребятам интересно – вот они пришли и слушают, открыв рот, а трем – неинтересно. А когда человеку неинтересно, что он делает? Достает телефон, и смотрит то, что ему интересно. И мы должны постараться их увлечь, переключить на свою тему.

— И как вам это удается?

— Чтобы студенты не отвлекались на гаджеты и не зависали во время лекции в соцсетях, мы их используем в работе на лекции. Например, я называю фамилию какого-нибудь философа, а они тут же находят о нем информацию в интернете. И мы не заостряем на этом внимание, продолжаем дальше. Я даже специально прошу их: «Ребята, вы с телефонами, найдите такое-то определение в таких-то словарях и сравните». Они буквально за пять минут находят, тут же выводят это на экран, и мы их сравниваем. Это очень экономит время. Получается, что гаджеты встраиваются в «ткань» нашей коммуникации. И смартфон становится инструментом лекции, а не отвлечением от нее.

— Давайте затронем тему школьной подготовки детей. Как вы считаете, ухудшилось ли за последнее время качество школьного образования?

— Я не большой специалист по школьному образованию. Но я понимаю, что не все так гладко. Скажем, есть предметы, по которым, если мы не будем дополнительно заниматься, то дочка не освоит их. Вот у неё пятёрка по литературе. Но эта пятёрка не потому, что полностью прочитаны произведения. Сейчас школа этого не требует. Достаточно той компиляции, которая воспроизведена в учебнике – основная мысль и какие-то фрагменты текста. Ну а в наше время учителя требовали читать оригинал.

— Может быть пора вернуться к классическим школьным программам и вернуть старые учебники?

— Это не совсем ко мне вопрос – это к Минпросвещения. Не готов сказать, почему они так часто меняют учебники и делают их более сухими, какими-то тезисными, что ли. Я думаю, что это связано с ускорением темпов нашей жизни и научно-техническим прогрессом. Когда я начал учиться – у нас даже калькуляторов не было.

— Может быть это и хорошо? Вам не кажется, что из-за обилия техники люди деградируют? Они разучились считать в уме.

— Да подождите, так неправильно говорить! Когда появились эти самые первые калькуляторы, такие толстые, на светодиодах, в газетах на полном серьёзе шла дискуссия, а можно ли школьнику пользоваться калькулятором. А там всего-то четыре действия было. Сегодня эти дискуссии кажутся такими наивными! Сейчас калькулятор – это приложение на телефоне, которое выполняет сотни разных действий. Существует множество программ, которые решают любые уравнения, любые практические задачи со сложным вычислением. А чем это принципиально отличается от калькулятора? И я точно знаю, что большинство школьников ничего давно не решает. Они просто вводят уравнения в эту программу и получают развернутый ответ. А что в этом плохого, если есть электрический мозг, который выполняет эти сложные вычисления в доли секунды и экономит наше время? 

— У меня есть своя версию на эту тему. Совсем не обязательно решать самому. Мозг, конечно, должен работать. И, конечно, плохо, когда мозг занят потреблением какого-то примитивного контента. Но мы же с вами в Институте культуры находимся, где производятся и осваиваются очень серьезные художественные тексты. И музыкальные, и изобразительные, и сценические, и пластические. Представьте себе, как должен быть развит мозг человека, чтобы воспринимать балет или симфоническую оркестровую музыку? Это очень трудная работа: понимать симфоническую музыку. Это специфический язык коммуникации.

Так вот, развивать мозг можно разными путями. Можно решением сложных уравнений – но это не подойдет для подавляющего большинства людей. Можно освоением древнегреческого языка и латыни – тоже на любителя. А можно освоением сложных произведений искусства. Эффект практически тот же самый. Я считаю, что чем больше человек будет посещать концерты, спектакли сложного искусства, начиная с детского возраста знакомиться с художественными произведениями, – тем лучше и сложнее будет устроено у него мышление. У такого человека будет больше креатива, больше творчества. Он в любой сфере деятельности будет лучше.

Почему инженер придумывает, создает что-то? Потому что у него сложно устроенное мышление. Он может вообразить объект, а потом спроектировать его с помощью специальных инженерных технологий.

Так же и композитор – когда он пишет симфонию, он сначала ее слышит, а потом записывает. Ему надо услышать каждый инструмент из семидесяти, согласовать их между собой. И тогда получится симфоническое произведение. Это сложнейшая работа мозга. А другой человек должен это воспринять и осмыслить. Поп-музыка – это низший уровень сложности. Если на ней зациклиться, наверное, только отупеешь. А если научиться понимать сложные виды искусства, – то станешь развитым человеком, и сможешь использовать это развитие в любой сфере деятельности. Этим мы и занимаемся в нашем институте.

— Мы как раз этим и занимаемся. Институт культуры, в котором мы находимся, это как раз и есть колыбель, кузница классического гуманитарного образования. Да еще и обрамлённая искусствами – музыкой, балетом, танцем, фольклором. То есть такой специфической формой трансляции, которую потребляют все. Инженеры, врачи, учителя, люди любых профессий – являются нашими зрителями и слушателями.

Музыку, кино смотрят и слушают все — с детства и всю жизнь. Живопись и зодчество окружают нас везде каждый день. Те, кого мы научим здесь, и что они потом создадут, – с тем все остальные и будут жить. 

Гаджет можно поменять, если он не понравился. А попробуйте поменять содержание нашей культурной жизни. Она создается десятилетиями, веками. А из чего она состоит? Из ландшафта – то, что мы видим, выходя на улицу – скверы, набережные, парки. И из нашей работы – концертные площадки, картинные галереи, спектакли. Вот ради чего мы работаем.

А какого качества будут произведения культуры? Достоевский, Толстой или бульварное чтиво? Фильмы Сергея Бондарчука или очередной блокбастер? Какое произведение донесёт до нас правильные мысли? 

Через образцы настоящего искусства мы узнаем и о патриотизме, и о самопожертвовании. Через культуру эти вещи доходят. Воспитать патриотов жесткими методами нельзя. Можно знаний в человека запихать, сколько угодно. Но все эти знания уже есть в нейросетях. Только нейросеть от этого не становится патриотичной. Родину не любит. У неё вообще родины нет. Хотя знает она в сто раз больше, чем любой человек на Земле. 

— Сергей Борисович, а как вы думаете, можно человека научить быть счастливым?

— Даже не знаю… У нас в мире есть всякие странные вещи, которые учат человека быть счастливым – вроде сект или тренингов. Но понимаете, какая штука, – человек, он потому и человек, что он контрастен. И трагедия в жизни человека не менее важна, чем полное счастье. Мы бы не понимали, что мы счастливы, если бы не было страданий, трудностей, которые нужно было бы преодолеть.Мне кажется, что счастье – это наличие смысла жизни. Вот пока ты понимаешь, зачем ты живёшь, – ты счастлив. А как по-другому? Я же не могу сказать, что счастье – это когда у меня много конфет. Это пятилетний ребёнок, наверное, счастлив, когда ему мешок конфет подарят. Но он, правда, через два часа уже забывает про это. Но как только смысл жизни теряется, когда нет какой-то цели, какой-то перспективы, – тогда уже ничего не нужно, ничего не интересно. Многие люди теряются без смысла жизни, – хотя, казалось бы, имеют квартиру, еду, одежду и прочие материальные блага – но не понимают, зачем живут. А вот как показать человеку смысл жизни, а вернее даже нацелить его на поиск этого смысла? В этом и есть задача таких социальных институтов как школа или вуз.

Всё, что не имеет смысловой основы, становится чисто формальной вещью. Можно иметь много дорогих вещей, а можно не иметь или иметь только необходимое. У кого-то 10 часов наручных. Ну и что, он от этого становится счастливее? У меня, например, одни. Но мне кажется, я знаю, зачем живу. И это меня поддерживает. Я встаю каждое утро, вспоминаю Бога, прошу у Него поддержки. Я понимаю, что никогда не достигну идеала. Но это не значит, что к этому не нужно стремиться.

Полностью беседа по ссылке: https://hornews.com/dialogue/rektora_eljabinskogo_ins..…