358 — Хочешь лечь на мое место? — предложил командир телефонисток. Это был жест уважения. Я оценил его, но отказался. — Нет. Спасибо. Мне было тепло лежать на животе у печки. Так рана меньше болела. Не хотелось менять положение. Ночью какой-то солдат слезал по нужде с нар и в темноте наступил мне на спину. Я взвыл от боли. Солдаты переполошились. На ближайшем полустанке кто-то сбегал в соседний вагон и привел санитарку. Она посмотрела и отказалась даже поправить мне перевязку. — Здесь опасно: легкое. А здесь солома, уголь… Скоро будет Воронеж, там из фирменных вагонов будут снимать умерших. Вам с вашим ранением нужно пересесть в фирменный вагон. В Воронеже ребята помогли мне спуститься с теплушки, и я поплелся в голову эшелона. Я видел, как из фирменного вагона выносили носилки с мертвыми. Я как мог прибавил шаг, но все равно плелся как черепаха — сил не хватило, да и рана болела. Благо, в Воронеже эшелон стоял долго. Дойдя, наконец, до ближайшего фирменного вагона, я через силу поднялся по ступенькам, зашел внутрь вагона. Все полки были заняты. Но одна полка была пустая. Простыни и одеяло были измазаны кровью. Я, как был в шинели, упал в нее и старался перевести дух: переход и подъем по ступенькам дались мне нелегко. Скоро я уснул. — Это что за самоуправство?! Почему здесь этот в шинели? Кто разрешил! — разорялся замполит эшелона. Я открыл глаза. — Немедленно убирайтесь отсюда!!! Я молча смотрел на него. И решил про себя, что ни за что не уйду. — Подожди, не суетись! — прервал пыл замполита начмед эшелона. И, обратившись ко мне спокойно, спросил: — У вас есть справка о ранении? — Она в кармане шинели. Возьмите… пожалуйста. — Но должен же быть порядок! — настаивал замполит. — У лейтенанта осколок в легких! — повысил голос начмед. — Немедленно раздеть раненого, заменить постельное и нательное белье! А потом — на перевязку! Начальство ушло и мной занялись сестры. Потом была перевязка. А главное, мне сделали укол, и боль отступила. Мне стало так хорошо, как никогда. Я даже забыл на время о ране. А эшелон колесил по России мимо разрушенных городов и разоренных сел. Постепенно пейзаж начинал меняться — стали попадаться целые города и села. Эшелон вез нас на восток. Раненые говорили, что мы приближаемся к Челябинску и составляются списки, кого оставить в челябинских госпиталях. Борюсь за Челябинск «К Челябинску! А мама недалеко от Челябинска, в городе Кургане, — волнуясь, подумал я. — Надо, чтобы меня сняли с эшелона в Челябинске» (путь эшелона лежал в стороне от Кургана). Сестра помогла мне одеться и повела через площадки между вагонами к начальству. Начмед оказался на операции, пришлось обращаться к замполиту. — Мы развозим раненых не по родственникам, а по госпиталям, — ответил мне замполит, выслушав мою просьбу, и раздраженно прибавил: — Идите на свое место! Но я не уходил. Замполит был занят важной проблемой: нужно было проводить политинформацию, а у него не работал приемник. Он не знал последних сводок. — Хотите, я починю вам приемник? — А вы можете? — Могу, если вы снимете меня с эшелона в Челябинске. — Вы упрямый. — И вы упрямый. Внесите меня в список на Челябинск — и приемник заработает. — Что с вами поделаешь! — развел руками замполит и внес мою фамилию в заветный список. Я принялся за приемник. Правая рука у меня работала, но был частично поврежден какой-то нерв левой, и, когда я прикасался к чему-нибудь пальцами, боль была неописуемая. Медики говорили, что это гиперостезия. Несмотря на адскую боль, я починил приемник. Меня с группой раненых сняли с эшелона, посадили в автобус и привезли в госпиталь. Челябинский госпиталь Разместили нас временно в вестибюле и потребовали, чтобы мы сняли свои прически. Офицеры не согласились. «Хорошо, — сказало начальство, — будете лежать здесь, пока не пострижетесь. В нормальные палаты перевести вас мы не имеем права». Раненые решили настоять на своем. Но я не мог себе позволить откладывать операцию и дал разрешение постричь себя. Меня назвали штрейкбрехером. К счастью, за мной не закрепилась эта кличка: через день и они сдались. А мне не откладывая сделали операцию. Несколько дней меня держали в палате реанимации — я плохо помню это время. Была высокая температура, но со временем я отошел, и меня перевели в общую палату. Я почувствовал себя не только воскресшим, но и попавшим в рай. До Челябинска вражеские самолеты в то время не долетали. В городе не было ни затемнения, ни бумажных крестов на окнах, по вечерам сияли вовсю электрические лампы. Врачи и сестры были внимательны и любезны. Мне дали бумагу, и я написал письмо маме. Ждал ее приезда. Скоро дышать стало легче, и я наслаждался свежим воздухом. В палате было несколько вы-
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2