181 При исторически детерминированной структурализации мифа и праздника первоосновой, генетическим ядром могла быть только реальная трудовая и социальная практика человека. Думается, что мифологическое сознание и праздничное развивались параллельно, в каждом историческом времени, накапливая количество фактов, преобразовывали их в новое качество, обслуживая новую историческую общность индивидуумов в новом историческом времени. Разве нашей современной жизни не присущи анимизм, тотемизм, фетишизм и магия – все то, что создает почву для мифологической структуры? И разве волшебная фольклорная сказка – не предание? Несомненно – устное предание, как миф или праздник, правда это предание более позднего времени, ведь миф и праздник – явления первобытного синкретизма, возможно, датируемые верхним палеолитом. Говоря о времени, повидимому, надо учитывать его относительно условную природу в классификационных системах, опираясь на высказывания В. О. Ключевского и Ю. В. Бромлея, можно сказать, что искать историю человечества, как, впрочем, и языка далее, чем пять тысяч лет назад – дело бесперспективное и безнадежное. Но предполагать, строить гипотезы, думается, можно. Что же касается волшебной сказки, то она близка мифу, рождается на его почве и его эстетике, но «жить» с ним в одном историческом времени ей нет необходимости. Может быть, она и появилась как отклик на процесс угасания мифа, и актуализацию волшебной сказки можно рассматривать в реанимационной функции мифологической традиции. Волшебные же сказки Пушкина выступают как знаки литературы, правда, литературы особого порядка. Создавая сказки, Пушкин «попытался повторить в своем личном творчестве универсальную закономерность мирового литературного процесса: развитие от фольклорных форм к закодированным в них коллек-
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2