180 и обычаям, которые сами нуждаются в социально-историческом объяснении» [5]. Заметим, все споры ведутся вокруг одной проблемы – генезиса явления (в нашем случае, праздника и сказки). Любое художественное явление – суть отражение реальной социальной практики человека в его длительном историческом развитии, а потому миф и праздник – лишь результаты, «продукты» этого отражения, и продукты художественного плана, со своей знаковой системой, которая не идентична действительности. То, что миф и праздник тесно переплетены, взаимодействуют, влияя друг на друга, – очевидно. Но эта очевидность – не результат прямого влияния мифа на праздник, а скорее – наоборот. Изучение эволюции праздничных форм указывает, что ритуал и обряд подчас предшествовали мифу, создавая почву для его возникновения. Мысли о приоритете ритуала (праздника) над мифом высказывалась историком религии У. Робертсоном Смитом, английским этнографом Р. Марретом, французским этнографом А. Ван Геннепом, русским фольклористом Н. Познанским, изучавшим народные заговоры. Ритуальная теория сохраняла господствующее положение вплоть до 1950-х годов, когда против нее выступил с позиций структуралистской теории мифа французский ученый К. Левистрос, отстаивающий самостоятельность мифа. Однако до сих пор точка зрения на приоритет ритуальности остается преобладающей. Думается, что обе позиции правомерны, и при всей категоричности возможны варианты приоритетности мифа над ритуалом и наоборот. К примеру, образ медведя-тотема еще не сформировался, и созвездия Большой и Малой Медведицы назывались Большая Лосиха и Хэнгле (лосенок), а обрядовые действа, связанные с охотой на медведя, упоминаются. Реальная практика создала почву для ритуала, который требовал своего художественного осмысления. В разных контекстах это могло выглядеть как практика → ритуал → миф; но могло быть и иначе: практика → миф → ритуал.
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2