Борисов Сергей Константинович: биобиблиографический указатель

83 почему-то с удовольствием эту песню пели. Главное было в том, что такой больше ни у одного из отрядов не было. В конце наших сборов Погоржельский, высокий, всегда хмурый, с усами, очень похож на гусара, сказал, несколько смущаясь: “Ребята, спишите слова”». – Это был Валерий Иванович Ваганов, тоже писатель. Совершенно замечательный творческий человек. Вы вместе с ним учились в ЧПИ. Его воспоминания воскрешают то замечательное время. Я думаю, что в те времена поэзия такого строя, такой фразеологии не сильно приветствовалась. – Естественно. Я помню, когда мы выступали во Дворце культуры железнодорожников, был какой-то поэтический вечер. А тогда еще был жив наш уральский поэт Михаил Львов. И когда я читал несколько пессимистические строчки о смерти, он мне сказал: «Молодой человек, вы больше на эту сцену не выйдете. Вы что это стихи о смерти пишете?» А я ему сказал за кулисами: «Memento more». – Не согласился с вами наш орденоносец? – Нет. – Правильно. Тогда официальная поэзия была востребована. Что там обяснять. Все мы в это время жили. Каково было писать и в то же время ощущать, что опубликовано это не будет? – Я же говорил, что это воля свыше. И как-то не особенно волновало: будет опубликовано, не будет. Надо было самовыразиться каким-то образом. У меня сейчас избранное лежит в Екатеринбурге. Выйдет, не выйдет эта книга. Я уже привык к этому. – А сколько книг опубликовано? – Пять. «Свет вечерний», «Третья книга», «Капли с пера», «Безымянное время» и пятая «Палые листья». У меня, к сожалению, не осталось ни одного экземпляра ни первой, ни пятой. – Это как раз свидетельствует о том, что книги нашли своего читателя. – Думаю, что поэзия она востребована. Я выступал в Магнитогорске перед студентами университета, лекционная аудитория была набита битком. И все слушали. Конечно, люди тоскуют о поэзии. – В нашей жизни не так уж много поэтического. Из-за этого у нас часто от поэзии возникает ощущение чего-то печального, трагическо-

RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2