281 ны Ягодинцевой – то же образное коромысло; поэт идёт, и оно балансирует на его плечах: Как же мы эту землю любили, Как несли сквозь беду на руках! Невозможные розы Сибири На студёных взошли берегах – И стоишь в изумлении: дай мне Наглядеться на буйный пожар! Из чего эти розы? – Из тайны. Ради тайны и сердца не жаль. Открытость просторам, невероятная живописность и яркость, огненное буйство пресветлого и сверкающего под солнцем дольнего мира, а рядом – нежная тайна твоей, только твоей души. Личная, бессловесная тайна; её только музыкой сказать, выдохом, лаской. И цветы женского сибирского полушалка, «разноцветные диковинные» розы, внезапно становятся этой мегаметафорой мира: женщина несёт мир на плечах, кутается в него в мороз, обхватывает его ярким цветением щёки и грудь – чтобы нести, не стыдясь, сквозь все страданья, по своему пути – свою красоту. Эстетика, красота стиха у Нины Ягодинцевой плотно сплетена с философией. Всякий художник – философ, это уже аксиома. И самый трепетно-трогательный, самый интимный лирик – если обернуть медаль другою стороной – самый народный, самый людской, человеческий поэт. Намеренно не произношу слов «социальность», «социум»: они чересчур приземлены для ощущения, восчувствования неподдельной народности. Когда-то славой и почётом было для поэта стать народным: даже не в смысле всенародно читаемым – скорее, в смысле звучащим голосом, голосами народа. Нина – это голос народа в платье высокого искусства. Так вышло. Так получилось. И для русской поэзии это – счастье. Счастье это ещё поймут, примут, осознают. Искусство проверяется временем. ...Черным-черна зимы изнанка И дышит пламенем из пор. Я молча говорю: прости. Не знаю, ныне или присно. Мои снега – моя отчизна. Мне больше некуда идти.
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2