264 «домашние, те, кто в доме» везде чувствует себя дома, а герой не укоренён в пространстве, он между небом и землёй, ему везде – не дом. После упоминания о «дубовых дверях» включается тема «поединка», но традиционный конфликт поэта (о ком же речь, как не о нём, хотя и не назван!) и «дубовой власти» получает неожиданное решение: поединок – «свой» и с властью – «своей», а не с «дубовой» (кстати, и логично: поединок с «дубовой» властью выглядел бы абсурдно). И, наконец, последнее, самое важное «событие» в заключительной строфе. Обречённость на сиротство (одновременно звучит как «облечённость» сиротством как царской тогой – должны же быть у власти знаки отличия) – образ, чреватый аллюзиями, ибо слова «одинок», «небо», «платит», «поединок», «власть», «сиротство» поэтически притягиваются, образуя сюжет, в котором и лермонтовская отверженность пророка (бегство в пустыню), и цветаевская трагическая отторженность поэта в «мире мер», и «отщепенец» Мандельштама… И несть числа отвергнутым пророкам – почему-то из всех заложенных Пушкиным аспектов этой глубочайшей темы именно этот – отверженность поэта – оказался самым актуальным. И, на первый взгляд, здесь всё традиционно. Отверженность героя абсолютна: начало – весеннее «половодье чувств», надежда на любовь, которая немедленно обрывается сознанием своего «всегдашнего» одиночества, расчёт с прошлым – восхождение к небу и его суровая «плата» – «поединок» – признание своего абсолютного сиротства, отверженности землёй, небом, любовью, «дубовой» властью, самим собой. Вот теперь-то и сделать традиционный шаг – в пустыню, «на берега пустынных волн», во «всемирный запой»… куда-нибудь. Все так и поступали. Но герой ведёт себя нетрадиционно. Недаром слову «поединок» сопутствует эпитет «ослепительный». Этот свет ослепляет и даёт другое зрение, про-зрение, «отверзлись вещие зеницы». И тогда ясно видишь, что сиротство, которое воспринимал как «плату», как изгойство, есть путь к спасению. Единственный («только сиротство»). Сиротство – абсолютная отсечённость всего, что для служения вот той самой «горькой власти» оказывается лишним (а лишним оказывается всё). Только «обречённый» на такое сиротство, «ослеплённый» вспышкой прозрения способен увидеть главное, то, ради чего восходил по
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2