249 «могучие шторма» показывают земному человеку, что все его «радостные мысли –// Всего лишь тьма, слепая тьма…» И в то же время: «Его высокие огни// Зовут: не в землю, в небо канем! // О, не за хлебом, не за камнем – // За небом руку протяни!» У Ягодинцевой даже город, где «…Свирепые джипы вонзают клыки // В горячую, спелую мякоть проспекта…», походит на ладонь, протянутую в небеса – правда, пустую, и следы от ладошек, протаявшие на седых от инея трамвайных стёклах, «затянуло зеркальной тьмой». Но человеческие трудолюбивые руки, вытянутые вверх, полощут над светлыми березняками льняные облака, а то и даже пасут их «как тяжёлое млечное стадо» накануне дымной и горькой листопадной поры. Именно этому небу, что весною «стелет дорогу стопам», поэт передоверяет «то, что не под силу». По этому небу течёт речка загадочной мандариновой смолки, в нём исчезает летящая птица, «…Как будто ей одной дано // Летать из мира в мир без правил, // И для неё Господь оставил // Всегда раскрытое окно…» И горбатая старинная улочка, круто идущая в гору, оказывается небостоком, и ты тяжело поднимаешься вверх против солнечного течения. Когда в поэте плывёт по жилам и медленно зреет, «как в яблоке солнце, как в чёрном семечке – зелёная высота», новая жизнь, это небо, смеясь, касается собственного «округлого, тёплого живота». Если же одолевает гордыня – небо отдаляется, отчаливает. Тогда единственное, что остаётся – упасть на колени и, осязая землю, сознавать, что её «горькая и шершавая плоть – единственное, что настоящее». И в то же время сомневаться в этом. В годы всеобщей болтовни небо узнаёт поэта по молчанию. Но ещё чаще оно простирается над туманными горами всё того же Таганая. Эти древние складчатые горы то образуют каменные чаши с зелёным вином вечности, которые боязно поднести к губам, то поднимают тебя с колен, пробуждая ведущее в облака волнение, то стекают вниз «по каменным ручьям, по грозным гулким рекам», образуя «тома тяжёлых скал, // Как будто свой архив Господь ‐ библиотекарь, // Спеша, перемешал…» Вместе с тобой в этом гигантском читальном зале листает время и наугад раскрывает его уже знакомая пёстрая бабочка – и только её трепетание ты и можешь унести отсюда в памяти «на перекрестья равнинных твоих дорог». В разлёте тонких крыл «прочитывает буквы бытия» и охотящийся тигр, перенесённый фантазией автора на Южный Урал то ли с
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2