12 XVIII век – разгромом Наполеона, XIX век – Октябрьским переворотом. Где-то в середине десятых годов произойдёт окончательный отказ от книгочтения и классического искусства, как ясно всем нам сегодня. Автору «Избранного» посчастливилось обрести зрелость в так называемые нулевые годы XXI века, и это время было ею озаглавлено «Траватишина». «Листья травы» – любимая тема великого Уолта Уитмена – переосмысливаются Ниной Ягодинцевой как бессмертие жизни, всего живого на земле: «Да будут родники целительно-медовы, // Полны живой водой, // И ноши никакой в пути – и только Слово // Всегда с тобой…» Ей, ставшей воительницей, владелицей великого наследия, уже не страшно вступать в схватку с любыми химерами, смущавшими ещё древних греков. Поэт азартно одолевает «птице-змея» и «пауко-льва», «ящеро-пса» и «рыбо-дракона» (последнего – впоследствии), в которых она «мечет стрелы огненные»… «Дай стрелу. Уйди за спину. // Учись. Я на мгновение застыну // Меж двух ударов сердца наяву // И отпущу тугую тетиву…» Поэт, находясь в бывшем стольном граде древней Руси, украшенном соборами девяти веков с языческим узорочьем, гордо и с вызовом произносит: «А где ж ещё // До бела снега догорать, // Как не в России, во Владимире, // Где ты несёшь домой свечу, // А я шепчу: “Прости, прости меня”, – // Но быть прощённой не хочу…» Зорким зрением видит Поэт далеко за рубежами своей тысячелетней Отчизны все её смутные и судьбоносные времена: «Листвы взволнованная речь // Ошеломляет, нарастая… <…> // Спасти, утешить, оберечь, // Дать мужество на ополченье, // И небо – речь, и поле – речь, // И рек студёные реченья…» Она обретает искусство точно и лаконично передать суть гражданского братоубийства: «Непогода пришла, как отряд батьки Махно», исполинскую трагедию Великой Отечественной: «Военные грузовики, брезент заиндевелый… <…> // На три открытых стороны – // России, вечности, войны…» В её строках выстраиваются и собственные героико-эпические заповеди: «Помилосердствуй же! И впредь, // Где горя горького напластано, // Не дай соблазна умереть, // Не допусти соблазна властвовать!» «Руки ли греют, Богу ли мстят // За немоту свою? // Ты принимаешь пламенный стяг: // – Я и в огне спою!» Отчеканиваются категорические императивы, коими и будет питаться та неокрепшая поросль, что ныне скитается без пастырей, без милосердия: «В немилосердии прошедшего – // Немилосердие грядущего!» «Обжигая губы об имена, // Не позаришься на чужую
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2