178 Что сердце слабое? Трепещет Надеждой перемены мест? Ты эмигрант, ты перебежчик, Невозвращенец и мертвец. Твой век не вышел из окопа, Твой год уже полёг костьми. Твой час настал – но неохота В сырую землю, чёрт возьми! И вот стоишь перед таможней С нелепой ношей за спиной: Со всей великой, невозможной, Смертельно вечною страной… На брошенной в белый сумрак зимней дороге, в не сулящей добра тишине, над которой тонко «Трепещет русый волосок // Луча залётного, рассветного», только и остаётся, что молить Всевышнего: «Помилосердствуй же! И впредь, // Где горя горького напластано, // Не дай соблазна умереть, // Не допусти соблазна властвовать…» Но здесь даже сухая серая полынь, «нестерпимо горько» звенящая на обочине той же дороги, передаёт тебе дыхание жизни. И понятно, что «до бела снега догорать» негде, кроме как в России – конкретно во Владимире, что навеял эти строки. И когда, прикрыв глаза от жгучей боли, рассыпаешь хлебные крошки – «кто ‐то в шорохе крыл» подбирает их все до единой. Здесь неосязаемый астрал оборачивается полем, «куда устремляются астры», а в огромных сугробах можно стоять в полный рост, задрав голову к бесчисленным звёздам. Весёлый и разгневанный грозовой июль оказывается самой любовью, «…и оправданья нет, // Когда проходит свет между землёй и небом, // Молниеносный свет, холодный чистый свет…» Собственную дочь здесь можно наставлять, что юноша, в котором воплотится её девичья мечта, «так легко откликнется тебе, // Что ты себя не угадаешь даже…» И будущий урожай начинается уже ранней весной, когда сначала поспевает воздух, а потом в сонном августе «Как воздух, яблоки висят, // Тебя дыханием касаясь…» Здесь приходят неожиданные и в то же время долгожданные гости: «Откуда ты знаешь, где я живу сейчас, // Как жду я этого сна, не смыкая глаз? //
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2