170 Под зелёной фланелью неловко рукой прижимая…», и в нём даже воздух оказывается если не осязаемым, то видимым: «…Влажной тканью оберни пустоту – // Проступает обнажённая плоть…» А когда «собираются мерсы на Пасху в шикарный кабак», поэт замечает, что их владельцы «Словно Божии птицы слетаются к щедрой руке: // Под блестящей бронёю живая душа налегке», и ослепительная пустота в Господнем гробу уравнивает всех – и нищих, и то ли бандитов, то ли просто деляг: «…Все мы будем одним – все мы будем рассветным огнём, // Даже если сейчас ничего и не знаем о нём…» Тот же мало приспособленный для тонкого чувства город вдруг может порадовать одной из маленьких кафешек, которые «…хороши и тем, // Что возникают и исчезают враз – // Словно узорный фонарик меж хмурых стен // Вспыхнул, обрадовал – и через миг погас…». Даже возле, как водится, по-чёрному пьющей заводской общаги по воле Всевышнего ива «как люстра сияет усталому небу предместья». И за горькую правоту характеристики отечественного житья‐бытья («…Что не продано – пропито, // Что не пропито – брошено…») авторское альтер эго не укоряет Родину, а просит у неё прощения. Такое состояние души даже в крайние зимние холода, когда «воздух бьётся, стекленея», позволяет ощущать, как «…сонным полнится теплом // Мой дом у края Ойкумены…» А когда между небом и землёй вторую неделю метёт снег, внутренняя боль словно растворяется в заоконной белой пелене, так что «Весна, от неба землю отделя, // Увидит: это новая земля…» Именно трудная жизнь под небом, приучающая относиться к его малому вниманию как великой милости, даёт возможность восхождения к нему: «Милый мой, кто на земле не жил – // Разве на небе теперь спасётся?» Но, хотя это восклицание весьма напоминает христианские постулаты, чтобы «проснуться в май, как вишнёвая ветка», героине приходится забыть смирение и страх. И когда калёный колокольный звон будит пустоту, и между побирушками на храмовой паперти вдруг видится босая девочка, несущая из переполненного храма янтарную свечу, замирающее сердце почему‐то удерживает от торопливого отклика. Особым, однако, для поэта становится Рождество – и среди дремучих крутолобых гор в посёлке Сыростан, куда, кажется, в эту ночь идёт весь мировой снег, и во встающей на молитву заснеженной Москве, в ко-
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2