165 на дребезжат…» можно увидеть парафраз уже подзабытой ныне тогдашней метафоры о перестройке как свежем ветре перемен. Некоторые заземляющие образный текст реалии появляются лишь в следующем авторском сборнике – «Перед небом», который вышел в 1992 году. Однако и эти «заземления» оказываются в большинстве крылатыми. …Я выросла здесь, среди горьких дымов, В слепых коммуналках убогих домов, И звонкие сказки о царстве огня Любви и надежде учили меня… Мифологическая ипостась родной Магнитки вошла в плоть и кровь большинства её аборигенов с молоком матери и дымом металлургического комбината. Характерную для того времени попытку отделить зёрна от плевел можно увидеть и в других строках о Магнитогорске: «…маленький город // Разрезанный чёрной рекой // На дымный и огненный грохот // И утлый житейский покой…» Но, несмотря на то, что «извечной российской мечты» в этом городе воплотилось мало, автор принимает его «простые, родные черты» как милость. Однако гораздо чаще малая родина предстает в стихах Ягодинцевой тем же яблоневым садом, где с крыльца её зовут родители и где утомлённая мама, засыпая, замечает страницу вишнёвым листком. А в «прозрачной стае почти незнакомых небес» отражается сад другой, где садовник так же точно прикорнул над книгой: …В нём листья померкли И яблоки мягко блестят. Как тёплые звёзды, С ветвей улетают плоды, Небесные вёрсты Считая среди пустоты… У неё даже старушки, которые, как это было свойственно рубежу 1990‐х, «…раскупают ситцы, // И макароны, и пшено…», пересчитав измятые рубли, «…снимаются, как стая, // И ввысь над городом летят…». Среди гудков, которые «надрывно и устало» поют, как дикие звери, «в тоскливом череве металла», поэт в наступающей ночи различает дальний «младенческий безвестный зов» то ли заплутавшей души или птицы, то ли вновь засветившейся звезды и прислушивается к нему. И перед ли-
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2