162 и меняет её – то есть работает обратный вектор…» Мысль, стоящая пристального внимания и позволяющая по‐новому взглянуть на повороты в судьбах многих поэтов. И всё‐таки возможно, что именно от того шаткого времени – чуть более поздний образ Ноева ковчега («На высоте метели»): Во тьме полдневной и полнощной Давно не видит света он, Но рассекает грудью мощной Зеленоватый камень волн. Заносит след солёным снегом, И ровный гул воды глубок, И слабо плачет над ковчегом Искавший землю голубок… Когда «бледный луч пронижет мглу», сходни ударятся о камень и «сыны о жертве захлопочут», кормчий, который впервые «пред этим низким грозным небом… не признал себя рабом», сойдя на «мёртвую скалу», застынет «пред миром тёмным и пустым» без движения. И впрямь непонятно, с чего начинать, когда волны закаменели, а земля и время тоже не имеют ориентиров. Под тёплыми звёздами Первая из книжек Ягодинцевой – «Идущий ночью», изданная в Южно‐Уральском книжном издательстве в обвальном 1991 году, полна тревожно‐светлого предвкушения. Само её название – от одной из возвышенных сур Корана, переводом которых поэт увлеклась в Литинституте: «…идущий в ночи подобен // Пронизывающей звезде…». Свет этой звезды – дважды небесный: физически и духовно. Он – от снежного огня, до неба взметнувшегося и застывшего над степью: «Поёшь ли, тихо ль говоришь – // Алмазным пламенем горишь!..» От старинной пиалы, которую когда‐то расписала рука мастера, искусством узора до сих пор напоминающая, «Как щедро небо наполняет // Земную чашу бытия». От морозного стекла, что в наступающей ночи помогает закончить швейную работу: «В такую ясную погоду // И в темноте ещё светло». От ожидания первенца и ощущения своего родства с плодоносящей по осени в старом саду яблоней, что опять же зимой будет «спать, светло и нежно спать, // Когда дитя своё возьму я на руки».
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2