90 зя. Однако, неспокойно. Речь не только об экономическом положении. Неспокойно все прочее. – Внутренний дискомфорт связан не только с материальными сложностями. Может, мы просто потеряли веру? Да, вера в коммунизм оказалась иллюзорной, но она была, а еще раньше были религиозные опоры. Я общаюсь со многими людьми в материальном отношении вполне и даже весьма состоятельными, но многим сейчас неуютно. – Я ведь тоже не отношусь к числу людей, которые материально живут плохо. Мои взрослые дети – люди обеспеченные, внуки живут за границей. Помогать я им не могу и не хочу. Мне одному моей зарплаты хватает. Нет ничего такого, чего бы я смертельно хотел и не мог бы купить за деньги. А то, чего я смертельно хочу, за деньги купить нельзя. Для повседневной жизни у меня есть все, вроде личных оснований для беспокойства нет. Сын – относительно успешный бизнесмен, но ощущение беспокойства есть и у него. Откуда оно? Сложно сказать. Перед революцией часть интеллигенции – вспомним Блока – чувствовала сгущение напряженности даже в относительно благополучные предвоенные годы. Я бы объяснил так: страна наша в какой-то мере мертвая, нет активных народных движений, политических партий с настоящими убеждениями. Вся возня лишь на поверхности. Внутри зреют труднопредсказуемые процессы, социальный взрыв. Избавь нас Бог от русского бунта, бессмысленного и беспощадного. Самое страшное, когда, условно говоря, пролетариат ринется бить относительно благополучные кварталы, поджигать машины, врываться в приличные рестораны… Я этого не исключаю. Беспокойство идет от понимания, что нет здоровых и перспективных процессов общественного развития. Есть какие-то заглушенные настроения, отдельные струйки пара пробиваются вверх, а там, в котле, может произойти такое, что разорвет его стенки. Это ощущение трудно подвергается рациональному анализу, но оно есть и у меня, и у других людей. Оно складывается из реальных оснований: состояния села и промышленности, наличия новых технологий и перспектив развития. И, конечно, многое объясняется отсутствием объединяющей идеологии. Я ни в коем случае не хотел бы вернуться к советским порядкам, к тоталитаризму. Но о коммунизме можно было мечтать и за него бороться, пусть то была иллюзорная мечта, но нельзя мечтать о капитализме и бороться за него. Капитализм весьма прагматичен, в нем нет идеалов.
RkJQdWJsaXNoZXIy NDM2MzM2